|
По правилам Церкви, самоубийцы лишаются церковной молитвы и отпевания,
кроме совершивших это в безсознательном состоянии, что причисляется к
поступкам невольным[1].
Раньше самоубийц даже не погребали на общем кладбище. Грех этот считается смертным, он является следствием отчаяния и даже
бунта против Промысла Божия. Покаяться же в нем человек уже не имеет
возможности. Некоторые говорят: «А вдруг он покаялся, пока летела пуля, действовал
яд или затягивалась веревка?» Конечно, теоретически это возможно и будет
учтено на суде Божьем, но в истории Церкви не встречается случаев, чтобы на
это делалась скидка. Для чего же было установлено такое строгое наказание?
Чтобы показать тяжесть этого греха для живых членов Церкви, чтобы они
понимали, как он велик, и удерживались от его совершения. Сейчас, в связи с небывалым ростом числа самоубийств, надо серьезно
подумать, стоит ли с такой легкостью, как это делается, разрешать их
отпевание. Не лучше ли восстановить в этом отношении древнюю практику? Обычно
говорят, что отпевание разрешают для утешения родственников, и совершают его
неполным чином, исключая самые важные молитвы. Однако сами родственники,
обычно невоцерковленные люди, этой разницы не замечают, и хлопочут об
отпевании для того, чтобы у них не было неприятностей мистического характера.
Опасения их не напрасны. В отличие от других грехов, грех самоубийства
окружен особой демонической атмосферой. Люди, после неудачной попытки самоубийства,
испытывают необъяснимую тягу к повторению его. Места, где совершился этот
грех, отмечены особой мрачной печатью. Поэтому даже далекие от Церкви люди,
покупая дом или квартиру, спрашивают, не было ли в нем самоубийства.
Бесовскими искушениями сопровождаются и молитвы за самоубийц. Во время их
отпевания и после, священник и певчие чувствуют себя настолько отвратительно,
что не желают больше в этом участвовать и всячески уклоняются. Тяжелое
настроение клириков передается окружающим, чем, в частности, и поддерживается
в народе страх перед этим грехом. Между тем, мысли о совершении самоубийства
посещают детей уже в младшем школьном возрасте. И далее, в трудной жизненной
ситуации, мысль о выходе из нее через самоубийство услужливо появляется в
сознании каждого человека. Чтобы противостоять этой мысли, нужно иметь четкое
понятие о тяжести этого страшного греха, о том, что совершая его, мы теряем
спасение. Заботясь об утешении родственников, мы лишаем назидания наше общество.
И разве во времена Отцов, установивших столь строгие правила, родственники
менее нуждались в утешении? Мне думается, что суровые меры против
самоубийств, абортов и блуда были установлены потому, что эти грехи являлись
обычным явлением в языческой Римской империи и продолжали жить в народе даже
после принятия христианства. Такие меры понадобились, чтобы «переломить»
ситуацию. То же самое мы наблюдает и сейчас: уговорами и порицаниями не
исцелить этих язв современной жизни. Люди, которые могут исправиться от
замечания или укоризны, в реальной жизни встречаются очень редко. Мы же имеем
дело с общенародным бедствием. Наказание за эти тяжкие, смертные грехи должно
быть посильным, но чувствительным для согрешающего. Хотя Церковь отказывает самоубийцам в молитвах, некоторые св. Отцы
(прп. Лев и Амвросий Оптинские) допускали возможность молиться за них
келейно, испрашивая им некоторой милости Божией и присоединяя одновременно
прошение, да не послужит это в осуждение нам самим. При всем том надо
предупредить, что не следует браться за молитвы о самоубийцах без особой
причины, и не все могут понести возникающих при этом искушений. Обычно в
таких случаях молятся только за близких родственников и благодетелей, которых
мы не можем попросту вычеркнуть из своей памяти. Бывают и недоуменные случаи. Например, безнадежно больной прекращает
есть, или кто-то, не решаясь на прямое самоубийство, неосторожно ведет себя
за рулем, перебегает дорогу перед автомашинами, занимается рискованными
видами спорта, умышленно подвергая свою жизнь опасности, и, в конце-концов, находит
то, чего искал. Эти случаи оставляются на рассуждение священника. Вышесказанное относится к самоубийствам на бытовой почве, от «обиды
человеческия, или по иному какому случаю от малодушия»[2]:
от неизлечимой болезни или увечья, от обиды, от одиночества, утраты смысла
жизни. Но иногда мы встречаемся с явлением, хотя внешне и похожим на
самоубийство, но имеющим другое внутреннее содержание. Отнести ли к
самоубийству гибель солдата, попавшего в безвыходную ситуацию и разрывом
своей гранаты убившего и себя, и окруживших его врагов? На войне такие
поступки считаются героическими и даже награждаются. В Великую Отечественную
был приказ Верховного командования не сдаваться в плен, а сдавшихся
приравнивать к предателям. Следует ли сдаваться в плен генералу, чье пленение
ляжет позором на всю армию и даже на государство, или разведчику, арест
которого повлечет за собой гибель многих людей или утечку секретной
информации? Думается, в отношении покончивших с собой при таких
обстоятельствах не следует пользоваться общим правилом о самоубийцах. «Умри,
душа моя, с филистимлянами! И уперся Самсон всею силою, и обрушился дом на
владельцев, и на весь народ, бывший в нем» ( Суд.16, 30). Не видно, чтобы
Священное Писание осуждало этот поступок ветхозаветного Самсона. Важно было
бы услышать по этой теме и мнение священноначалия. Особенно в связи с
восстановлением военного духовенства, так как в любой войне подобные случаи
-- не редкость. Воин должен заранее определится в этом вопросе, чтобы, когда
наступит решительная минута, не мучиться сомнениями, как отнесется к его
поступку Церковь, будут его отпевать или нет. Перейдем к следующему отнюдь не праздному вопросу в духовной жизни:
«Если трудные жизненные ситуации нельзя решать самоубийством, то можно ли
желать смерти и просить ее себе у Бога?» Не будем спешить с категорическим
«нет». Илия «отошел в пустыню на день пути и, придя, сел под можжевеловым
кустом, и просил смерти себе, и сказал: довольно уже, Господи; возьми душу
мою, ибо я не лучше отцов моих» (3Царств. 19, 4). А вот слова праведного Иова: «Душа моя желает лучше прекращения
дыхания, лучше смерти, нежели сбережения костей моих. Опротивела мне жизнь.
Не вечно жить мне» (Иов. 7, 15-26). «Когда же взошло солнце, навел Бог знойный восточный ветер, и солнце
стало палить голову Ионы, так что он изнемог и просил себе смерти, и сказал:
лучше мне умереть, нежели жить» (Ион. 4, 8). Думаю, бывало это и со многими, если не с каждым из нас. На это
следует смотреть как на естественную немощь человеческого естества. Заметим
однако, что, прося смерти у Господа в исключительно трудные минуты своей
жизни, святые мужи не дерзали на самоубийство, но оставляли решение Богу. Так
же следует поступать и нам, зная, что Господь, если мы сохраним верность Ему,
возьмет нашу душу в самый благоприятный момент для нашей вечной участи. |
||||||
|
|
|
|
|
|
|
|